Дьюк Брэйс стоял на мостике, к коему обычно причаливали корабли. Капюшон был закинут за спину, армейская кепка отсутствовала. Взглядом он провожал парусник с «лисьехвостым» флагом, степенно уменьшающийся, всё дальше и дальше уплывая от Голубой Лагуны.
К Дьюку робко подошёл мальчуган лет восьми, в футболке с черепом и широким, плоским лбом.
- Мрак, почему ты не размазал их об их же корабль? – мигая зелёными глазками, ангельским голоском спросил мальчуган.
Дьюк молчал. По крохотному порту Голубой Лагуны разносился невидимой нитью ветер перемен.


- Практично иметь знакомого, у которого целый шкаф тёплой одежды! – весело сказала Люся, натягивая шапку с двумя помпонами на верёвочках.
Утеплялась она не зря – теперь всё чаще корабль сопровождал ледяной порывистый ветер, морозивший пальцы и заставляющий розоветь щёки. Багровый свитер, валенки, кремовая вязаная шапка и тёплые, плотные, но рваные на правой коленке штаны. Павлик же облачился в пуховую куртку с капюшоном, обвитым меховой дорожкой, вязаную кофту и утеплённые джинсы. Всё это давно пылилось у него в каюте.
Ельк всё больше времени стал проводить в каюте, близ обогревателя, укутанный в тёплый шарф, так же подаренный Дьюком. Ещё Люся стала замечать белые глыбы льда, величественно покачивающиеся на воде. Павлик обводил корабль вокруг них бережно, внимательно и с трепетом поворачивая штурвал. Небо затягивало белёсыми ватными тучами, и палубу резал редкий снег. Скрывать цель их пути было уже бессмысленно и Павлик, наконец, сдался:
- Да, мы скоро пребудем к Антарктическому полуострову.
- Раньше нельзя было сказать?.. А ты не боишься, что корабль потрескается из-за ледяной воды?
- Это крепкое дерево. Ему не страшна и самая откровенная пальба, не то, что мороз.
Становилось всё холоднее. Бывало, Люсю одолевала дрожь, и она спускалась в каюту и грелась вместе с Ельком. Павлик же с суровым молчанием не оставлял штурвал. Хотя сидеть в уютной каюте и, укутавшись в плед, пить горячий чай с лимоном было куда приятнее.
Люсе же всё не давала покоя мысль – что Павлик забыл на Антарктическом полуострове? Она раз десять пыталась спросить его об этом, но Хитрый Лис либо нахально молчал, либо говорил, что хочет обсудить это позже. Но это «позже» затягивалось на слишком длительное время.
Айсберги всё чаще баловали Люсю своей величавой походкой возле стен корабля. При выходе на палубу лицо покрывалось лёгкой изморозью, а ресницы и волосы белели. Казалось, даже лёгкие затягивало плёнкой инея, и ветер, когда-то лишь морозивший кожу, уже пробирался до сердца.
Люся немного приболела и теперь почти всё время проводила в каюте.
Павлик иногда спускался к ней заварить чай и потрогать лоб. Люся с улыбкой рассматривала его бледное лицо. От него веяло свежем морозцем, и даже его дыхание, казалось, таяло в тепле.
Люся спала, слушая ворчливое кряхтение Елька. Вдруг раздался резкий и довольно сильный толчок. Сначала она подумала, что это айсберг продырявил корабль острым краём. Мысль была страшная, леденящая и без того замерзшую душу, но лживая. В каюту не спеша шагнул Павлик:
- Прибыли.
Люся, обмотавшись пледом, спустилась с корабля. Ельк жался к ней где-то в дебрях пледа и иногда сварливо чихал. Люся огляделась. Небо было затянуто тёмно-серым дымом. Ледяные стражи Южного Полюса мрачно покачивались как близ корабля, так и вплотную с горизонтом. Всё вокруг было изрезанно айсбергами. Люся ступила на огромную, скрывающую за горизонтом свой край, льдину. Павлик, водрузивший на себя крепкий рюкзак немалых размеров со всякой нужной ерундой, спустился следом.
- Идём! – еле слышно крикнул Павлик и, покачиваясь из стороны в сторону, двинулся вперёд.
- А куда? – наивно спросила Люся.
- Туда! – махнул рукой Павлик.
Больше вопросов Люся не задавала – в горле першило, и любой звук приносил жгучую боль. Шаг за шагом корабль погружался в горизонт. Солнца не было. Оно давно захлебнулось в серой небесной мгле. На ощущение, в воздухе парило «-40», хотя на самом деле температура едва превышала «-25».
Постепенно ветер набирал силу. Он вихрем проносился по слепящим глаз полям и, взимая пудру снежного песка, с силой опрокидывал её на путников. Идти становилось всё сложнее. Пурга нарастала, свирепела и рвала в клочья вольный дух. Случалось, Люся, измождённая простудой, падала, и Павлику приходилось помимо рюкзака, нести и её. Было видно – юному капитану тоже надоел продолжительный путь, но он упорно передвигал ноги, ведомый какой-то неизвестной целью.
Темнело. Хотя и раньше света особо не было, ночь всё же медленно, но верно поглощала день. Странно это было. Ведь на полюсах полярные ночи и дни длятся куда дольше. Глубокий, зловещий чёрный покров неба затянуто падал на бескрайную снежную гладь. Вокруг царила пустота, столь пустынна и холодна, что оледенела за эти долгие годы до самого сердца своего.
Безмолвие и ледяная, как стужа улыбка, граничащая со злой насмешкой. Пурга же кружила, почти заменяя морозный воздух над равниной. Она словно сдирала тонкую кожицу с сердца, протыкая его сотнями ледяных иголок, нещадно топила всякую вольную мысль о тепле. Пурга сметала границу между небом и снежными просторами, превращая всё вокруг в однообразную, грызущую разум белую завесу. Холод терзал душу, разрезал её жгучим ледяным лезвием на мелкие осколки, которые, когда-то мерцающие ярче солнца, постепенно угасали и таяли.
Лицо Люси обледенело тоненькой корочкой льда. Из-за этого казалось, что не люди, а бледные призраки ступают сквозь снежные ветра. Холод ломал в дребезги хрупкое, еле тёплое дыхание. Говорить было невозможно, ибо каждый звук жадно выпивала пурга, и с новой яростью обгладывала окоченевших странников.
И лишь когда звёзды, тускло и болезненно светящие где-то в темноте неба, почти исчезли в седом вихре, размытым бежевым пятном показался заснеженный деревянный домик. Именно в эту победную, обвитую невесомой надеждой минуту Люся закрыла глаза. Закрыла неосознанно, всего лишь моргнула. Но это была смерть того долгого и мучительного упорства, которое с трудом поддерживала в себе Люся, продвигаясь сквозь толщу снега.

Очнулась она, учуяв сладкий аромат тёплой древесины, пересекающийся с запахом малинового варенья и свежезаваренного чая. Люся, помедлив, открыла глаза. Она лежала на большом разложенном диване, находившимся в углу комнаты и вплотную прилегающим к деревянной стене. Под головой чувствовалась мягкая подушка, толстое тёплое одеяло было надвинуто чуть ли не до самых глаз. Под потолком висели рога кого-то из козлиных и пушистые шкурки. Всё это было привезено издалека, так как здесь ничего подобного никогда не водилось. Лучинка, ютившаяся возле Люси, на дряхлой табуретке, обдавала помещение вялым, но ласковым светом. Комнатка была небольшой, почти квадратной. Напротив Люси размещался стол, за которым сидели двое и, мирно разговаривая, пили чай. Лицо первого Люся могла разглядеть, так как он не был повёрнут к ней спиной, в отличие от второго. Золотая коротенькая бородка, копна рыжих кудрей на округлой макушке, лукавые изумрудные глазки-бусинки и рыхлый, огромный нос картошкой. На вид мужчине было лет сорок, ну может сорок пять. Забавные морщинки на его лице смеялись при разговоре со вторым субъектом. Одет рыжебородый был в размашистый, довольно широкий в плечах свитер и обширные штаны цвета пожухлой осенней травы. Изредка он разрывался громким хохотом и хлопал себя по крепкому, не худому и не толстому животу. Люсю же больше увлекала вторая личность. Тёмная, облачённая в накинутую пуховую куртку, спина почти не двигалась, а слова, вылетающие из уст этого человека, были приглушённые, тихие, будто их разносил неосязаемый ветер. Капюшон куртки был откинут назад, и Люся могла видеть пепельно-колючие волосы человека.
Дверь в комнату отворилась. Неслышно вошла маленькая девочка лет семи-шести в тоненькой сизой курточке до колен и сапожках. В худеньких ручках она крепко сжимала стакан с водой.
На бледном, фарфоровом личике алел застенчивый морозный румянец. Казалось, сам месяц февраль ласково поцеловал дитя в щёку. Нос пуговкой, искусанные и потрескавшиеся губы чуть заметно шевелились, или же дрожали, будто от холода. А глазки светло-голубые, словно потянутая прозрачной плёнкой утренняя озёрная водица. И такие ясные и открытые. Никогда Люся не видела таких глаз, они будто светились на солнце, или, может быть, в них самих скрывалось небольшое тёплое солнышко.
Волосы её были поразительно белого цвета и слепили взор, как чистейший январский снег. Они робко спадали хрупкими струйками на крохотный лобик и аккуратные детские плечики.
Девочка с золотыми лучиками в глазах с интересом смотрела на Люсю, наклонив головку. Похожая на хромую голубку, она жалась в углу, не решаясь подойти. Потом коротко вдохнула и тихонько, почти крадучись, приблизилась к Люсе. Не говоря ни слова, она подала девушке стакан, воды отпить. Люся осторожно поднесла стакан к губам. Вода побежала по горлу, приятно охладив измождённое тело. Сидящие за столом весело устремили взгляды к Люсе. Вторым субъектом оказался Павлик. Он внимательно смотрел на Люсю и попивал чай.
- Ты пришла к Нему? – робко спросила девочка.
- Диана, не болтай попросту! Лучше принеси гостям печенья золотистого, что на верхней полке! – указал бородач.
- А кто этот Он? – спросила Люся.
Павлик присел рядом и, теряясь, сказал:
- Да… Я лучше тебя познакомлю с хозяевами этого дома. Тихон с дочерью приютили меня как-то года два назад, когда я... Ну, короче, занесло сюда как-то.
- Он тогда совсем малёхонький был, эко, как сейчас вымахал! Прям не узнать, не узна-а-ать! – вторил Тихон.
Павлик смущённо улыбнулся:
- Ты как? Нормально себя чувствуешь?
- Да дышу вроде, - сыронизировала Люся.
- Да тут хорошо! А знаешь почему? Комары не водятся! Ахаха! А вообще, не дело вам по сугробам бродить, да в пургу такую. Заметёт, и поминай, как звали! Сейчас эва как бешенная воет!
- Зачем мы здесь? – окликнула Люся Павлика.
Тот замешкался, в растерянности почёсывая затылок. На выручку ему пришёл Тихон.
- Ну а как же не навестить старого товарища! Надо, братцы, надо хотя бы изредка заглядывать! – голос у бородача был оглушительный, совсем несоответствующий имени. И роста Тихон был – чуть ли в потолок головой не упирался.
Люся скомкано улыбнулась, ясно чувствуя лживую игру слов. Внезапно что-то холодное коснулось её руки. Люся обернулась.
- Печенье? – тихонько прошелестел детский голосок.
По всему телу Люси пробежала дрожь. Её вдруг охватил пронзительный испуг и трепетное переживание к этой маленькой девочке. В глазах Дианы с чарующей чёткостью отражалось Люсино лицо. Девушка видела себя, но не ту, что знала. И профиль, и волосы, и одежда… всё было то же, но взгляд изменился. Что-то новое и незнакомое было в нём, будто жизнь Люси перемотали на неопределённое время вперёд и так точно отразили в глазах маленькой Дианы.
- Печенье? – заминаясь, повторила девочка.
Люся встрепенулась и покорно протянула руку за золотистым крекером.
- Да, да, спасибо…, - пробормотала она, рассеянно пытаясь понять, что несколько секунд назад увидела.
Тихон вновь что-то бодро и воодушевленно заговорил, а вернее закричал. До Люси доносились отдельные слова о весёлой работе полярников и острых, как бритва клыках антарктических вьюг, и как закаляет дух суровый и безжалостный климат, и о том, как тяжело бывает уснуть, когда за стеной грызётся сама с собой ледяная пурга.
Люся сумрачно крошила пальцами солёный крекер.
- Я проведу тебя к Нему. Ночью. Ты ведь к Нему приехала, да? – тихонько, шёпотом сказала Диана.
Люся уже тревожно взглянула на дочку полярника.
- К Нему? Нет.
- Не ври, пожалуйста. Врать плохо, мне папа говорил, - с застенчивой назидательностью проговорила малышка.
- Кто Он? – резко спросила Люся. Но Диана не успела дать ответ. Мощные шершавые руки подхватили Люсю и насильно усадили за стол:
- Как же это так? Я до сих пор не пригласил гостью за стол! Нехорошо получилось! На вот, чай! Да пей ты, не бойся, чай хороший, из Китая привезённый!
Люся покладисто взяла чашку, не замечая, как стенки сосуда обжигают пальцы:
- Из Китая? Разве жизнь полярника не заставляет находиться постоянно на полюсе?
Тихон затих. Лицо его будто окаменело. Люся никак не могла понять, почему такой невинный вопрос смог вызвать подобную реакцию.
- Это ему сын привёз, - серьёзно ответил за бородача Павлик, - Он моряком служил, во многих странах бывал, отцу каждый раз что-нибудь да привозил.
- А сейчас? – осмелилась спросить Люся.
- Он давно ушёл, - кратко и терпеливо сказал Тихон.
Комната погрузилась в тишину. Лишь огонёк лучинки отчаянно бился на кончике фитиля.
- Диана, уже поздно. Позаботься о ночлеге для гостей, - отчеканил Тихон.
Люся хотела сказать, что выспалась, но Павлик легонько сжал её запястье, показывая, что сейчас лучше молчать.