СНЫ. С поезда на поезд

В последнее время меня стал очень дотошно преследовать образ лохматого мальчишки...

С ПОЕЗДА НА ПОЕЗД.

Я иду по вокзалу. Шлейки рюкзака натирают плечи, чёрная чёлка лезет в глаза – я нетерпеливо мотнул головой.
Определённого маршрута у меня нет. Это так называемый «синдром бегов» - всякий нормальный мальчишка хоть раз в жизни переживает период, когда хочется убежать подальше от дома и семьи без гроша в кармане. Ехать на попутках или вообще передвигаться на своих двоих. Не взять никаких средств связи, никакой еды. Понадеяться на людей и на собственную смелость, которой должно хватить, чтобы проголосовать на дороге или умыкнуть груш. И, в конце концов, уснуть где-нибудь на скамейке или посреди кукурузного поля, накрывшись курткой и подсунув под голову рюкзак, в котором нет ничего, кроме любимой книги, блокнота, карандашей и пары яблок, сворованных с какого-нибудь двора, встретившегося по пути.
Всю дорогу от нашего городка до Нью-Амстердама я прошёл пешком. Люблю время после дождя – когда воздух становится чистым, ледяным и прозрачным, как айсберг.
Я оставил родителям письмо, надеюсь, они поймут. Они всегда меня понимают. Тем более что у меня школьный кризис: надоело каждый день идти через два квартала в это скучное здание, слушать, как тебе вкручивают что-то насчёт экономики и закона притяжения, опять видеть эти надоевшие физиономии и мрачно слушать что-то насчёт своей «психованности», причём как раз в те моменты, когда просто хочется помолчать...
Хорошо бы мама не забыла в воскресенье угостить Искорку хлебными корочками.

- Без билетов прошу уйти. – Проводник захлопнул дверь прямо передо мной, и поезд, медленно набирая скорость, вскоре скрылся вдали, постепенно превращаясь в белую ленту. А я стоял на самом краю перрона, не шевелясь, хотя ветер терзал мою куртку, и немигающим взглядом смотрел вслед поезду до тех пор, пока он не скрылся за горизонтом...
С утра я ничего не ел, кроме пары перезревших яблок, и старался больше пить, и есть хочется всё сильнее и сильнее, хоть ты тресни. Вот тебе раз: прошёл пешком десять километров полем, переждал грозу в том же поле – а теперь стоишь на вокзале и, как последний болван, страдаешь от голода.
Послышался свист. С соседнего пути, около самой стены, собирался уйти почтовый поезд. Я встрепенулся: впереди, перед почтовыми вагонами, виднелось два или три обшарпанных вагончика, в которых, несомненно, были окна! Может, мне показалось, но в одном мелькнуло чьё-то лицо.
Наверное, вагоны, в которых нет обычных удобств – ведь они находятся в почтовых поездах, кои курсируют только между определёнными городами, без остановок, - но в которых есть окна и сиденья. Последний мой шанс – ведь других поездов нет! Я побежал к этому поезду. Прыгал через пути, спотыкался, падал, чуть не разбил об шпалу лоб, но пытался догнать его. Стрелочник, которого я чуть не сбил с ног, укоризненно крикнул:
- Смотри, куда бежишь, мальчик!
Я чуть не опоздал – взобрался на перрон как раз в тот момент, когда поезд уже еле заметно, но ощутимо тронулся. Кто-то открыл дверь, и я, переведя дух, залез внутрь.
Внутри было полутемно. А что вы думали! Конец сентября, темнеет рано, а тут ещё и нет освещения. Но я всё-таки разглядел, что на сиденьях у стены, расположенных так, что посередине вагона можно было играть в крокет, сидят дети. В основном – моего возраста, ну, может, помладше. Кое-кто обернулся, но большая часть пассажиров мрачно смотрела в окна, глядя, как поезд всё дальше и дальше удаляется от города. В том углу было несколько свободных мест. Я скинул с плеч рюкзак и сел на первое подвернувшееся, уткнувшись лбом в стекло. Мне ужасно хотелось есть, так, что даже разговаривать с девчонкой-соседкой не было особой охоты.
Кто-то легонько толкает меня в плечо. Я мрачно оглядываюсь и вижу, что это та самая девочка, курчавое белозубое чудо-юдо в грязном платьице.
- Ты есть хочешь? – спрашивает она.
Я кивнул, задаваясь вопросом: как она догадалась, я же ничего не говорил?
Девочка протянула мне кусок картофелины – большой, с мою ладонь, и пытливо взглянула на меня, словно ожидая, буду я есть или нет. Я откусил кусок, но тут же внимательно взглянул на девочку.
- Как тебя зовут?
- Христя.
- Хорошее имя.
За окном льёт дождь, я ем картошку, а девочка, обхватив коленки, смотрит в окно.

Я проснулся, вынул из-под головы рюкзак и сонно подумал, где же мы. Поезд стоял, в вагоне не было почти никого. Маленькая Христя дремала на сиденье, свернувшись клубочком.
- Христя, ау! – Я растолкал девочку, и она вскочила, словно и не засыпала.
- Наверное, мы уже приехали, - весело сказала она, выглянув в окно. – Кажется, Сэйра.
Мы вышли, и мои глаза полезли на лоб:
- Где мы?!
Поезд стоял в каком-то зале – высокий потолок и окна, какие-то схемы и окна, сплетения проводок. Но в той стене чернел проход, из которого и доносились чьи-то голоса.
Мы побежали туда.
За чёрным проходом и длинным коридором открылся зал ожидания. Большой, светлый, с высоким потолком. И всюду люди, люди, чемоданы, чемоданы... В стороне виднелось вокзальное кафе: маленькое такое, с узкой стойкой. Запах свежего хлеба так сильно шибанул в нос, что меня чуть не стошнило, и я зажал рот обеими руками.
- Есть хочется? – поняла Христя и потянула меня за локоть. Мы оказались у стойки. Продавец – в белом халате и почему-то в форменной фуражке – подозрительно оглядел нас.
- Пить хотите?
Я вымученно кивнул. Продавец удалился, а Христя боком-боком пробралась за стойку и осторожно стянула пару бутербродов. Не успел я что-либо сообразить, как она уже стоит около меня и потихоньку суёт мне бутерброды.
- Спрячь...
Я киваю, сунув бутерброды в рюкзак. Конечно, это незаконно, но жить как-то надо. Христя тихонько утаскивает несколько яблок. Приходит продавец, смотрит на наши подозрительно невинные физиономии и осведомляется:
- Уже что-то умыкнули?
Христя весело соглашается. Продавец вздыхает.
- Пейте.
Это не вода – это чай. Горячий, согревающий изнутри. После пары глотков меня перестаёт тошнить.
Когда мы, сказав «спасибо» и забрав рюкзаки, собираемся уходить, продавец вопрошает:
- Денег у вас нет?
- Увы, нет... – вздыхаю я тяжко.
- Ну и ладно.
У выхода Христя забегает вперёд, к щиту объявлений, и, вернувшись, шепчет:
- Поезд, которым ты ехал, едет в Нью-Амстердам сегодня в полночь.
Я радостно подхватываюсь: значит, наверняка ещё успею отправить домой телеграмму. Почтовое отделение, судя по вывескам, где-то слева. Я подбежал к нему и спросил служащую, средних лет женщину:
- А здесь можно отправить телеграмму?
Женщина скучающе кивает.
- Но у меня нет денег.
- Тогда нельзя, - выражение её лица не меняется.
- Пожалуйста!
- Нет.
- Я могу продать куртку... – Дрожащими от холода пальцами я ищу застёжку на мокрой грязной куртке. Женщина усмехается.
- Да ладно тебе, комарик. Продашь куртку, и тебя встречать будут не на вокзале, а в морге. Вон у тебя губы синие совсем. Диктуй...
Я торопливо, сбивчиво проговариваю текст телеграммы.
- Сбежал небось? – вопросительно смотрит на меня женщина. Глаза у неё тёмные, и волосы тёмные.
- Да.
- Обижают?
- Немного...
- Да чего я о тебе и о тебе... По какому адресу отправить?

- Отправил? – кричит мне Христя. – Гляди, чего у меня есть!
Дождавшись, пока я подойду, она показывает мне несколько груш и жареную картошку, которые, вероятно, стащила в моё отсутствие. До меня доходит, что я голоден: раньше, за тошнотой и попыткой платы за телеграмму, это ощущение уходило на задний план, а теперь, при виде еды, вспыхнуло с прежней силой.
- Только давай снаружи, в углу, пообедаем, - торопливо говорит Христя, видя, как я смотрю на еду.
Десять минут – и мы сидим на улице, на холодных плитах, прислонясь к мраморной стене, и смотрим, как дождь заливает тротуар и стекает на блестящие от влаги пути. Попутно мы едим картошку, попутно закусывая её грушами и бутербродами. Раньше я бы ни за что такую гремучую смесь не попробовал, но сейчас эта нехитрая еда кажется мне просто какой-то амброзией.
- Я хочу спать, - сонно говорит Христя, дожёвывая грушевый огрызок, и ложится прямо на тротуар, положив голову мне на колени. Я молчу, потому что рот занят куском бутерброда, но меня тоже клонит в сон.

Двое детей неподвижно лежат на холодной земле. И дождь льёт, и ветер пробирает насквозь, а им всё равно. Темноволосый мальчик и маленькая девочка...

- Просыпайся! Да ты что, умер?
Я нехотя открываю глаза, Христя дёргает меня за волосы.
- Твой поезд через пять минут отправляется!!!
- Через... сколько?!
Я быстро вскакиваю и бегу к маячащему вдалеке поезду, перескакивая через рельсы. Христя меня догоняет и что-то вопит, но я никак не разберу – что именно. Для меня теперь важно только одно: вдалеке стоит поезд, скоро он уедет, и неизвестно, что будет со мной дальше.
Уже стоя на пороге вагона, я обернулся. Христя стояла в двух метрах от вагона и громко кричала:
- Эй! Как тебя зва-а-ать-то?!
- Виктор, - ответил я ей. Христя улыбнулась и поёжилась. Дул промозглый ветер, а она стояла в одном платьице...
- Христина! – Я стягиваю через голову куртку, едва не вываливаясь из вагона. Поезд тронулся, гудя и выпуская клубы дыма. – Чем тебя поблагодарить, не знаю, так лови хоть вот это!
Тут мне пришлось хвататься за дверь, чтобы не упасть, а когда я кое-как выровнялся и высунулся взглянуть напоследок на Христю, я увидел, что она придерживает на груди слишком большую для неё куртку, машет рукой и улыбается.

Вдалеке брезжит рассвет. Поезд, стуча колёсами, подходит к Нью-Амстердамскому вокзалу. Чшшш... он идёт всё медленнее, медленнее, и, наконец, останавливается. Я открыл дверь и, втянув голову в плечи, прыгнул вниз. Прыгать оказалось выше, чем я рассчитывал, и у меня даже немного закружилась голова, но я всё-таки устоял на ногах и, перейдя рельсы, внимательно огляделся.
В стороне виднелась одинокая фигурка, и я сразу понял, что это отец. У кого ещё такие встрёпанные волосы?
Я радостно закричал и кинулся в его сторону. Тот оглянулся, удивлённо вскрикнул и заключил меня в объятия.
- А мы уже волноваться начали.
- Телеграмму получили? – задыхаясь от быстрого бега, спрашиваю я.
- Получили, конечно.
И тут он отпускает меня и начинает несильно трепать за воротник. Я смеюсь и пытаюсь отбиваться.
- Ну, чертёнок! - говорит он. – Где твоя куртка, замёрзнешь же!
- Долго рассказывать. – Я сопротивляюсь всё слабее и слабее и вскоре совсем перестаю. Папа понимает, что я устал, и приобнимает меня за плечи. Я зеваю. От Сэйры до вокзала поезд шёл всю ночь, а у меня не было ни в одном глазу.
- Хочешь спать?
Я сонно киваю, зеваю ещё раз. Ноги у меня подкашиваются, но меня подхватывают заботливые руки...

- Гражданин, сойдите с рельсов, скоро сюда подойдёт поезд.
Мужчина рассеянно поднял глаза на сердитого стрелочника и перевёл взгляд на съёжившегося у него на руках чумазого мальчишку.
- Он спит. Не хочу его будить.
Но мальчик улыбнулся и открыл глаза.
- Что случилось, пап? – спросил Виктор, прижимаясь к нему ещё сильнее.
- Ничего, - ответил тот, вставая и не выпуская из рук сына. – Просто мы едем домой.

СНЫ. С поезда на поезд

СНЫ. С поезда на поезд :: Комментарии

СНЫ. С поезда на поезд