Собственно, всего-навсего зарисовка. Написано в один вечер, обдумывалось перед этим довольно часто.
Флешбэк из Битвы Пяти Армий, так что появление волка вполне закономерно.
Настроение хорошо передаёт песня Rammstein - Sonne.



Парнишка сам не мог понять, как он очутился здесь – на войне, на поле битвы, в самом центре кровавой сплошной мясорубки. Здесь, вдалеке от своего дома, от своих книг, от только что выстиранной одежды, развевающейся на холодном весеннем ветру. Всё сместилось, оказалось перекошенным, и ему казалось, что он слишком сильно провалился в одну из тех дурных легенд, которые тайком от старшего брата читал в тёмном чулане под светом чадящей свечи. В тяжёлом, пропитанном запахом битвы воздухе стоял гул от непрекращающихся криков, стонов, команд, и у Ди кружилась голова – не только от всего этого, длившегося на протяжении то ли нескольких минут, то ли нескольких часов, он утратил представление о времени. Но ещё и от того, что нанесённый сбоку удар, прямо по голове, оглушил его, вбил в землю, заставил ноги подкоситься, толкнул к болезненному падению со склона, но котором Ди стоял, сбитый с толку и выронивший топор – отличная мишень. Мальчишка, кривясь от боли, кое-как отполз подальше, под большой валун, и прижал чёрные от грязи и крови ладони к лицу: не так он представлял себе битву.
Так он пролежал некоторое время, отключённый от всего, измученный, раненый, отупевший. Отнял руки от лица – они были в блестящей тёмной крови. Удар пробил шлем, и рваные металлические края рассекли кожу до кости. Ди негнущимися пальцами расстегнул пряжку и неловко стянул с русоволосой головы шлем, рассеянно уставившись на него. Сквозь зелёные круги, стоявшие в глазах, он на удивление чётко рассмотрел каждую зазубрину в кривом следе от удара, смазанную кровь и почему-то прилипшие к металлу пряди грязных волос. Только через несколько минут до него дошло, что рваный край не только ранил его, но и отсёк несколько прядей.
Ди швырнул его в сторону изо всех своих ещё нерастраченных небогатых силёнок и машинально поправил слева давно не стриженные и успевшие сильно отрасти волосы, отстранённо отметив, что они сделались липкие и тяжёлые от крови. При этом зашуршали доспехи, разрубленные на одном плече и оттого неуклюже болтающиеся. Подбирали их ему наспех, совершенно не по размеру, и Ди чувствовал себя довольно странно.
Над ним раздался тонкий вопль, затем – сдавленный хрип, и с валуна, прямо перед ним, неловко свалился боец, сражённый двумя стрелами. Насмерть. «Видно, одна стрела только ранила, оттого и крикнул, - уже переставала гудеть голова у Ди, подбиравшегося к бойцу на коленках, - а вторая уж и наповал…» Опасения паренька подтвердились: две чёрные стрелы пробили его плечо и горло. Ди потянулся к голове, но пальцы загребли только волосы.
А как же братья, которых он успел потерять?
Неожиданно внутри Ди проснулся какой-то дикий зверь, похуже дракона. Ему захотелось сейчас же, сию секунду, не откладывая, встать и идти против врага. За всех мстить. И за отца, убитого в давней битве и уже ставшего прахом, похороненного на чужой земле. Вдруг они уже умерли? Или умирают? Быстрой ли будет их смерть? Или она уже случилась, и им всё равно?
Ди решился. Придержав павшего бойца за выбившиеся волосы, прижав их к земле, он неумело стянул с его головы шлем – целый – и, прикусив губу, чтобы не застонать от боли соприкосновения ещё тёплого железа с открытой раной, надел себе на голову. С незащищённой головой не навоюешься. И только теперь он увидел, что этот неизвестный боец – девушка. Тонкое личико, на котором застыло удивлённое выражение, приподнятые брови, налипшая на лоб прядь. Какое-то время Ди ошарашенно пялился на её лицо, и внутри ещё сильнее бурлила волна. Бить их надо, без жалости, потому что страшно, когда девушке воевать приходится. Жутко…
Ди выдрал из её пальцев, даже после смерти намертво, с белевшими костяшками, сжатых, сколотый меч, одёрнул на себе доспех и, сквозь зубы шепча проклятья, выступил наружу. Взгляду открылась необозримая панорама шевелящейся, не прекращающей двигаться массе.
«Тихо, тихо. – Ди успокаивал сам себя, спотыкаясь, бредя навстречу смерти или славе – славе после смерти или при жизни, какая уже разница… – Это крапива за нашим выгоном. Надо её косить. Это просто-напросто трава…»


При атаке Рене почти сразу потерял из виду ослеплённого такой огромной толпой и потоком Ди. Мысль о нём поначалу ещё мелькала в мозгу, а после и вовсе пропала – так его захлестнул боевой азарт. Собственно, битва показалась ему одной большой массовой дракой, а драться Рене было не впервой, он почти сразу сдёрнул с себя мешавшее манёвренности, заботливо застёгнутое Ридом железо и зажал в кулаках изогнутые ножи, тайно припрятанные под одеждой. Ножи, которые были ему тайными приятелями и союзниками на протяжении многих недель.
- Получите! – яростно кричал он, вслепую всаживая в незащищённые вражеские горла заалевшие клинки, выдёргивая их и перемежая слова самой грязной руганью, какую знал и на какую был способен. – За отца, за родичей моих! За Ди, за Рида! За всех! Не уйдёте отсюда, прямо тут и сдохнете, в болото вбитые! Получите! – И снова ругался.
И когда осколок рассёк одежду, ремень, кожу, Рене не перестал драться. Только сунул нож, что держал в левой руке, за голенище и зажал рану на животе. Сквозь пальцы, нервно, в такт с толчками сердца, пульсируя, текла кровь, весь воздух был густо пропитан этим грязным ароматом.
А потом тело рассекла боль, вдвойне колючая в своей неожиданности. Хватая ртом воздух, Рене упал наземь, уронив нож и недоумённо разглядывая залитые кровью исцарапанные руки: это было так глупо, неестественно, так не хотелось умирать, будучи молодым и гибким, изгибаясь дугой в агонии, на груде чьих-то изрубленных тел.
- Хорошо бы Ди умер сразу, - вслух, хрипло подумалось Рене. – Он такой слабый…
В темнеющем сознании проступили давнишние образы. Застенчиво улыбающийся, протягивающий замёрзшие руки к костру Ди, готовящий на привале кашу Рид, заразно хохочущий Рори с трубкой в зубах, чьи-то грустные светлые глаза… А чьи это были глаза, Рене рассмотреть уже не успел – его поглотила мгла.


…Было тихо. Только как-то волнообразно доносились до затуманенного сознания хлопанья вороньих крыльев.
«Сегодня им есть чем попировать», - пронеслось в усталом мозгу. Глаза с трудом открылись, и в них хлынула кажущаяся ослепительной небесная свинцовая голубизна. На западе небо было немножко алым, как бывает на закате. Было давяще-тихо.
- Значит, я пока ещё живой, - слабо сказал сам себе Рене и, приподнявшись на болящем (видно, вывихнутом) локте, осмотрелся и попробовал нащупать ноющими пальцами рану, боясь опускать глаза. Кровь вроде бы уже не текла, но живот и ноги ниже пояса, кажется, залило кровью. То ли собственной, то ли кровью лежащего рядом человека с перерезанным горлом, так как его кровь смочила всё вокруг ярда на два. Позади него шевелилась какая-то груда чёрной шерсти.
«Волк, - понял Рене. – Ещё живой».
Он лихорадочно зашарил около себя рукой, но натыкался только на какие-то совершенно не имеющие к ножу отношения вещи: на обломки стрел, на скорченные судорогой пальцы, на что-то скользкое – Рене не хотелось думать, что это могло быть. А нож лежал далеко, к нему надо было ползти, но сил в нецелом и изголодавшемся теле хватало только на то, чтобы еле-еле держаться в полусидячем положении и широко распахнутыми глазами судорожно отмечать каждое малейшее движение выпрямляющегося, обретающего форму зверя, раненого и оттого ещё более опасного, разозлённого. Да и что такое нож против мохнатой машины для убийства?
Двое раненых смотрели в упор друг на друга, и волк уже собирался, дёргано распрямившись, из последних сил прыгнуть и перегрызть неизвестному маленькому бойцу горло.
Но ему не суждено было даже собраться для прыжка. Что-то хрустнуло, волк застонал, как стонет человек, испытывающий огромную боль, и завалился набок. А над чёрной тушей, из последних сил сжимая обломленный клинок, с конца которого капала кровь, в занесённых подрагивающих руках, стоял Ди. Побитый, растерянный, руки предательски дрожат, дыхание прерывистое, губы дёргаются, как от нервного тика, волосы, не примятые шлемом, слиплись от пота и крови. И как-то странно выделялись на грязном, сведённом ужасом личике большие светлые глаза с блестящими белками и расширившимися зрачками.
- Ты жив… - Голос Рене сорвался, и он бессильно растянулся на чьём-то трупе.
Ди, не сводя с него взгляда и тяжело дыша, медленно опустил руки и разжал пальцы. Клинок упал на лапу бездыханного волка, соскользнул и остался лежать, скрытый тенью. Парнишка бессильно согнулся, встал на колени и прижал ладонь к серым губам. Его жестоко тошнило – так, как не тошнило с тех самых пор, когда он случайно съел ядовитые грибы. Тогда было худо, но это не шло ни в какое сравнение с тем выворачиванием наизнанку, что происходило сейчас, около потерявшего сознание брата и уже начавшего остывать зверя.


…Кто-то легонько тронул его за плечо.
- Ди…
- Не тронь меня, - сдерживая болезненные спазмы, прошептал парнишка.
- Всё в порядке. Мы победили.
- Победили?
Но какой же ценой?
Ди мутным взглядом обвёл всё вокруг. Вороньё, давящая тишина, дым вдалеке, бродящие меж убитыми воины. Наверное, ищут родных. Или просто друзей. А может, тех, с кем пару раз перекинулись взглядами на осеннем празднике. Как знать?
Рори, лохматый и чумазый, в висевшей вкривь растерзанной рабочей куртке, которую он не снимал даже при надевании доспехов, стянул с обессилевшего Ди чудом державшиеся на одном ремне доспехи, сел рядом и успокаивающе приобнял его. При этом у него невольно дрогнула рука. Ди понял, что Рори ранило в плечо, и ему больно, но он всячески силится скрыть это – только для того, чтобы не расстраивать Ди, едва перешагнувшего рубеж совершеннолетия, росшего на попечении старших братьев, матери и отца давно не имевшего.
Около Рене уже присел вездесущий Кид. Быстрыми, уверенными движениями он нащупал пульс, потрогал у раненого лоб, ножом распорол его ремень и отодрал обрывки одежды, безжалостно вгрызшиеся в рану, влил Рене в рот немного спирта. Рене сглотнул не сразу, но, очнувшись, слабовато улыбнулся.
- Жить будет, - отрывисто бросил Кид в сторону Рори и Ди. Встал, сунул флягу и нож в карман (только тут Ди увидел, что он и Рори уже сняли с себя всё вооружение), подсунул длинные, закалённые в боях руки под колени и спину Рене. Кое-как выпрямившись, поднял его на руки. Ему не впервой было санитарничать и таскать на себе раненых после боя и во время боя. – Отнесу его в лагерь, там и перевяжем. А Ди ты успокой, - мотнул он седой головой в сторону съёжившегося и казавшегося таким хрупким парнишки, - это нормально. И старые не сразу привыкают живое убивать, а тут почти дитё…
Неловко загребая ногами, он направился в ту сторону, откуда к небу, клубясь, поднимались столбы пламени. Видно, там разбили лагерь, погибших предавали огню и разжигали костры. Рене прижался разлохмаченной башкой к его руке.
Тут-то Ди прорвало, и он неистово разрыдался, прижавшись всем своим малосильным телом к Рори. Ему было уже наплевать и на то, что он мужчина, и на то, что стыдно плакать при старшем товарище. Он был голоден, напуган, утомлён, ранен, всё сразу – и не мог сдержаться.
А Рори ничего не сказал, только ждал, пока Ди отплачется. Парню нечего стыдиться слёз, если они не от боли. Да и битва все жилы тянет. Тут ребята покрепче и то не сдерживаются, а тут юнец совсем бил, который в птицу иной раз не решался камнем бросить.
- Ах, война!.. – погрозил небу исцарапанным кулаком Рори. – Тварь бессердечная. Что ж ты наделала.
Наконец Ди перестал рыдать и только судорожно вздрагивал.
- Отревелся? – осведомился Рори, отстранив его от себя и заглядывая ему в залитое слезами лицо.
- Д… да, - дёргано согласился паренёк.
- Тогда слёзы и сопли вытирай, - грубовато-заботливо хмыкнул Рори и собственноручно вытер мокрые, в веснушках, щёки и нос Ди куском оторванной подкладки от куртки. – Хватит на мертвяках сидеть. Пойдём к живым. Рид тебя заждался, как на иголках  прыгает. Всё дёргал каждого поперечного: где Ди, где мой младший брат? Рене где? почему их тут нет? дальние края не просматривали? – передразнил нервную манеру Рида Рори, смешно сморщив чуть курносый нос и привычно улыбнувшись. В его тёмных глазах мелькнул обычный огонёк, но теперь к нему примешивалась и искра горечи. Ди неуверенно хихикнул. – Пока жив, нечего тут рассиживаться. Если не пойдёшь, я тебя дотащу. Ты, чай, не мой брат, полегче будешь.
- Ты же раненый.
- Ну, координация у меня всяко получше, чем у тебя после удара по черепушке. – Заметив враз изменившееся выражение лица Ди, Рори поспешил добавить: - Да не бойся, это не смертельно. И болталку не отобьёт. Попоём ещё на пирушках.
Опираясь на руку Рори, Ди кое-как встал и, стараясь держаться поближе к Рори, боясь потерять сознание, пошёл к лагерю, то и дело спотыкаясь об чьи-то ноги и обломки копий.


Двое маленьких, чудом выживших на этой бойне бойцов брели в сторону алого заката к своим. К пылающему в наспех устроенном огнище костру, к радостным приветственным улыбкам, к горячей еде, к тёплой постели.
Чувствуя неуверенность Ди в собственных шагах, Рори бережно придержал парнишку за руку. Ди благодарно улыбнулся старшему товарищу, с которым прошёл столько миль вместе, и, ткнувшись носом в его плечо, обтянутое обгорелой тканью рубахи, вдохнул не перешибаемый даже вонью битвы запах рабочего пота, табака, пива и свежей травы. Милый, земной, деревенский запах.